Неточные совпадения
Она представила себе, что должен еще перенести этот, обожающий ее друг, при свидании с героем волчьей ямы, творцом ее падения, разрушителем ее будущности! Какой
силой воли и самообладания надо обязать его, чтобы встреча их на дне обрыва не была встречей
волка с медведем?
«А когда после? — спрашивала она себя, медленно возвращаясь наверх. — Найду ли я
силы написать ему сегодня до вечера? И что напишу? Все то же: „Не могу, ничего не хочу, не осталось в сердце ничего…“ А завтра он будет ждать там, в беседке. Обманутое ожидание раздражит его, он повторит вызов выстрелами, наконец, столкнется с людьми, с бабушкой!.. Пойти самой, сказать ему, что он поступает „нечестно и нелогично“… Про великодушие нечего ему говорить:
волки не знают его!..»
Старче всё тихонько богу плачется,
Просит у Бога людям помощи,
У Преславной Богородицы радости,
А Иван-от Воин стоит около,
Меч его давно в пыль рассыпался,
Кованы доспехи съела ржавчина,
Добрая одежа поистлела вся,
Зиму и лето гол стоит Иван,
Зной его сушит — не высушит,
Гнус ему кровь точит — не выточит,
Волки, медведи — не трогают,
Вьюги да морозы — не для него,
Сам-от он не в
силе с места двинуться,
Ни руки поднять и ни слова сказать,
Это, вишь, ему в наказанье дано...
Как голодные
волки рыщут поморцы и большую
силу забирают через своих баб, потому как у них явный брак считается за самый большой грех, а тайный блуд прощается.
Чем более сгущалась темнота, тем громче кричали гады. Голоса их составляли как бы один беспрерывный и продолжительный гул, так что ухо к нему привыкало и различало сквозь него и дальний вой
волков, и вопли филина. Мрак становился гуще; предметы теряли свой прежний вид и облекались в новую наружность. Вода, древесные ветви и туманные полосы сливались в одно целое. Образы и звуки смешивались вместе и ускользали от человеческого понятия. Поганая Лужа сделалась достоянием
силы нечистой.
Тот Боян, исполнен дивных
сил,
Приступая к вещему напеву,
Серым
волком по полю кружил,
Как орел, под облаком парил,
Растекался мыслию по древу.
— Молчал бы! — крикнул Ананий, сурово сверкая глазами. — Тогда
силы у человека больше было… по
силе и грехи! Тогда люди — как дубы были… И суд им от господа будет по
силам их… Тела их будут взвешены, и измерят ангелы кровь их… и увидят ангелы божии, что не превысит грех тяжестью своей веса крови и тела… понимаешь?
Волка не осудит господь, если
волк овцу пожрет… но если крыса мерзкая повинна в овце — крысу осудит он!
Теперь глухая ночь; здесь все вам преданы, начиная от этой собаки, которая готова загрызть меня, если вы ей это прикажете; отойдя кругом на пять миль нет человеческого жилья; зима, мороз, в овраге
волки воют; вы — все говорят, вы страшный человек; никто еще ни жалости и ни улыбки не видывал на вашем лице ужасном; и вы меня
силою позвали на допрос!..
Застарелый холоп ненавидел всеми
силами своей души этих вольных людей, как собака ненавидит
волков.
Матерой или старый
волк, не лишенный еще
сил, может кинуться на лошадь; бывали примеры, что
волк бросался на шею лошади и жестоко ее ранил своими клыками, даже кусал за ноги охотника.
— Наконец, преследуемый зверь утомится совершенно, выбьется из
сил и ляжет окончательно, или, вернее сказать, упадет, так что приближение охотника и близкое хлопанье арапником его не поднимают; тогда охотник, наскакав на свою добычу, проворно бросается с седла и дубинкой убивает зверя; если же нужно взять его живьем, то хватает за уши или за загривок, поближе к голове, и, с помощию другого охотника, который немедленно подскакивает, надевает на
волка или лису намордник, род уздечки из крепких бечевок; зверь взнуздывается, как лошадь, веревочкой, свитой пополам с конскими волосами; эта веревочка углубляется в самый зев, так что он не может перекусить ее, да и вообще кусаться не может; уздечка крепко завязывается на шее, близ затылка, и соскочить никак не может; уздечка, разумеется, привязана к веревке, на которой вести зверя или тащить куда угодно.
Нил. Ну, рожа у меня не велика, вымою живо, а вот есть я хочу, как
волк! Дождь, ветер, холодище, паровоз старый, скверный… Измаялся я в эту ночь — прямо
сил нет! Заставить бы начальника тяги прокатиться в такую погодку да на этаком паровозе…
О своей физической
силе и охотничьих своих способностях он тоже отзывался не очень скромно: с божбой и клятвою уверял он своих слушателей, что в прежние годы останавливал шесть лошадей, взявшись обеими руками за заднее каретное колесо, бил пулей бекасов и затравливал с четырьмя борзыми собаками в один день по двадцати пар
волков.
Ключом и замком замыкаются враждебные
силы: хозяин обходит свое стадо, наговаривая: «Замыкаю я (имя) сим булатным замком серым
волкам уста от моего табуна».
Она бежала, напрягая
силы, а в это время Арапка, уже почуявшая
волка, неистово выла, кудахтали в зимовье потревоженные куры, и Игнат, выйдя на крыльцо, кричал...
Когда
волки были уже настолько близко, что до любого из них палкой можно было добросить, он расставил спутников своих по местам и велел, по его приказу, разом бросать в
волков изо всей
силы горящие лапы [Горящие ветви хвойного леса; во время лесных пожаров они переносятся ветром на огромные расстояния.].
Три дня ходил я из угла в угол, как
волк в клетке, и всеми
силами своей недюжинной воли старался не пускать себя из дому.
— Да вот как: жила я у хозяина двенадцать лет, принесла ему двенадцать жеребят, и все то время пахала да возила, а прошлым годом ослепла и все работала на рушалке; а вот намедни стало мне не в
силу кружиться, я и упала на колесо. Меня били, били, стащили за хвост под кручь и бросили. Очнулась я, насилу выбралась, и куда иду — сама не знаю. —
Волк говорит...
Мы бежали что было
силы за
волком, но и
волк и собаки скрылись у нас из виду.
Схваченный
волк жалобно зарычал и рванулся с такой
силой, что складка кожи, холодная и мокрая, сжатая рукою Нилова, заскользила между пальцами.
Волк уперся лапами в его плечи и, получив таким образом точку опоры, затрясся с страшной
силой.
Он только понял, что настал какой-то особенно страшный, критический момент, когда понадобилось сосредоточить всю
силу в правой руке и схватить
волка за шею около затылка.
Это ложь, так как во все времена и у всех народов сохраняет свою
силу известное римское изречение: человек для человека —
волк.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны
волки в организме природы и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этою необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдергивавший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой
силе при рыцарски-благородном и нежном характере Александра.
Карай из всех своих старых
сил, вытянувшись сколько мог, глядя на
волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему.